  Когда была объявлена война, для нас, молодежи Якшур-Бодьинского района, военкомат в летнее время организовал сборы, где обучали военному делу – рыли окопы, противотанковые рвы, учились кидать гранаты, стрелять, знакомили со стрелковым оружием. В первый год войны была организована лесная школа ФЗО при Лумповском лесопункте по подготовке приемщиков лесоматериала – десятников. По окончании школы меня направили в бригаду татар-сучкорубов, а затем – десятником.
Однажды в конце рабочего дня мастер привел в лес немолодого мужчину и сказал: «Сдавай ему дела. Тебе пришла повестка в армию».
До дома десять километров. Всю дорогу бежал. Добрался ночью. Меня ждали родные. На столе стоял самовар. Не помню, мылся ли в бане, а утром в военкомат. Провожала меня мать. Отцу не разрешили. Он был коновозчиком.
До района надо ехать 15 км. Ладно, лошадь дали.
Как одеться-обуться совет дал крестный: «Не надевай ботинки. Надень лапти. Да в запас вторую пару положи в котомку».
В военкомате беседовали отдельно с каждым призывником. Захожу и я. Как увидел военком мои лапти, закричал, чтобы вернулся домой и переобулся. И выгнал из кабинета.
Меня спрашивают, в чем дело. Я объяснил. Меня успокоили: «Все равно запишут. А как построят всех, встань в середину и уйдешь со всеми вместе»…
До станции Узгинка шли пешком. Оттуда направили нас поездом до г.Шуя, в пулеметный батальон. Там я еще побегал в этих лаптях.
В Шуе я пробыл недолго. Нас, у кого было семилетнее и более образование, отправили в г.Владимир на курсы младших командиров.
По дороге на одной из станций я выбежал на базар и одну рубашку променял на пирожок. Правда, чуть не отстал от поезда. Он уже тронулся с места. Спасибо, меня ребята подхватили и втащили в вагон.
Во Владимире нас сводили в баню, переодели. Свои вещи мы побросали в лужу у склада. Спасибо крестному за совет, а то бы мои ботинки, выменянные на сухую малину, пропали.
Погоняли нас во Владимире по крутым глиняным оврагам. Подниматься помогали макеты винтовок. Упираясь на них, мы вылезали. Закончилось обучение (4 месяца) – и отправка на фронт. Звания не присвоили. Сказали: «Заслуживайте на фронте».
Едем на фронт, а на какой, не знаем. Вдруг наш состав останавливается посреди леса, а станции нет. Потом снова везут. Видим: станцию впереди нами разбомбили еще до нас. Еще дымились фугаски.
Доставили нас до Камышина – 75 км до Сталинграда. Утро было морозное, с ветром. Командиры приказали раздеться по пояс, умыться снегом и натереть тело. Дальше пешей колонной двинулись к Сталинграду. Сначала вели колонну днем, а ближе к фронту – ночью. Днем размещались кто куда, однажды мы забрались в погребную яму. В домах места всем не хватало.
Идем к фронту, уже видим огненные вспышки, стал слышен звук снарядов. Привели нас к землянке, где размещался штаб, поставили на учет.
- Винтовки выбирайте себе сами.
Они лежали кучей, заваленные снегом. Дали по 15 патронов:
- Остальные подбирай у убитых.
Под покровом темноты отвели на позицию:
- А где укрыться от холода?
- Лезьте в окопы.
Поперек штыковые лопаты, а поверх их шинели и бушлаты мерзлые (с убитых). Втискиваемся в отверстие и снова закрываем вход одеждой. И так полусидя (иначе не развернешься) пять суток до большого сражения провели. По ночам выставляли посты. Первое время было не по себе. Очереди оружейные трассирующими пулями. И не укроешься. Какая шальная пуля или снаряд тебя зацепит?
Нас направили на уничтожение окруженной группировки 22 дивизий – 330 тысяч немцев под командованием фельдмаршала Паулюса (6 армия). Им было предложено в январе 1943 года сдаться. 9 января они отказались, а 10 января Красная Армия пошла в наступление. Нас, стариков и молодежь, оставили на разгром группировки, а остальные силы погнали врага на запад. Фронт раздвоился. Немцам не дали нашу оборону прервать.
Когда мы шли к Сталинграду, навстречу вели пленных немцев. На них, не привыкших к нашим морозам, да и одетых по-летнему было смешно и жалко смотреть. Они надевали на себя что попало. Были похожи на огородные пугала.
10 января рано утром, до рассвета, нам выдали по 100 граммов водки и накормили горячим завтраком (за меня выпили другие), дали сухой паек на сутки: сухари и одну банку консервов на троих – какая глупость: в бою мы расстались, банка так и у меня осталась и не помню, чтобы я ее использовал.
Посадили нас, пехотинцев, на танки по три солдата – и в бой. Сначала поработала артиллерия, затем авиация, потом танки. Нас решили забросить поближе к немецкой обороне.
На пути видел разорванные тела убитых, немцы с белыми флагами сдавались в плен. Армия у Гитлера была собрана со всех стран запада: немцы, итальянцы, румыны, поляки… Не все выдерживали залпы наших «катюш», земля горела под ногами и металл плавился.
Пока до обороны немцев мы ехали, мне пулеметной очередью прошило рукавицу. К счастью, не повредило руку, так как я сидел на танке с краю.
Довезли до немецкой обороны, а по нам бьет пулемет с высотки. Нас с танков высадили и мы на время залезли в снежную колею. Наступление пехоты было приостановлено. Тогда один танкист пятится к нам и говорит:
- Садись на танк. Танк тоже слепой в ближнем бою.
И мы двинулись на ближнюю пулеметную точку. Я из-за башни наблюдаю за пулеметчиком, как он среагирует. Сам тоже держусь наготове.
Танкист быстро разворачивает танк и правой гусеницей давит пулеметную точку, так как ячейка была неглубокой. Пулеметчик не отскочил. Видимо, он был прикован к пулемету – была у немцев такая практика. Танкист решил меня вернуть в строй. Но тут по башне танка снаряд ударил в задний правый угол башни, где я сидел, и ушел рикошетом. Каких-нибудь 30-40 метров не хватило меня снести с танка. Водитель удар почуял и быстрей в лощину, открывает люк и спрашивает:
- Что с танком?
- С рукавицу вмятина. До 3 сантиметров глубиной.
На этом мое путешествие на танке закончилось. Путь пехоте был открыт, и мы цепью пешим ходом вели наступление до вечера. Затем было приказано залечь и приостановить наступление до вечера, ждали свежие силы и боеприпасы. Тут меня и ранило в бедро правой ноги осколком мины, как определил потом хирург, который делал операцию. Фронт продвинулся за перевал. Я увидел в потемках санитара, крикнул его. Он перевязал рану. Думаю, надо как-то спасаться. Увидел поблизости небольшую саманную постройку высотой метра полтора, без крыши. Кое-как, опираясь на винтовку, туда перебрался.
Зима, мороз… После передышки думаю, как помощь искать. Невдалеке на лошадях едут солдаты за боеприпасами. Прошу их подвезти, а они мне в ответ: «Некогда». А машин и в помине не слышно. Тогда помогла солдатская находчивость. Вижу, еще гонят на лошади. Я стал задом, здоровой ногой к саням. Меня пряслиной ударило по ноге, и я упал спиной в сани... Ездовой спросил: «Куда тебя?» Я ему: «В санчасть».
Он высадил меня у подбитого танка. Под днищем землянка. Кое-как я заволокся туда. Это была санчасть танкистов. Ночь разрешили мне побыть, а утром надо искать свою санчасть. Землянку обогревала небольшая железная печка. Около нее охрана да медики. Мне тепло было недоступно: я же «чужой». Опустился в уголок мерзлой земли и прикорнул.
За ночь рана остыла. Я, еле карабкаясь по стенке, поднялся. Медики опять мне: «Иди, солдат, ищи свою санчасть». Волокусь. Винтовка вместо костыля. День морозный, ясный. Двигаюсь воробьиным шагом, оглянусь, а танк совсем рядом. Так я передвигался до обеда. Фронт за ночь отодвинулся далеко. Даже не слышно было взрывов. Тут на мое счастье идет грузовая машина. Я не сворачиваю. Снегу было тонко, меня обгоняют, остановились. Выходит в белом полушубке молодой мужчина без погон. Спрашивает: «Которая нога здоровая?» Я ему: «Левая».
Открыл задний борт и помог забраться в машину, довез до следующей лощины, до большой медицинской палатки. Я зашел в палатку, обратился. Опять не нашего полка санчасть. «Походи, - говорит врач, - по другим палаткам (их было несколько), поищи свою. Не найдешь – приходи сюда. Я ночью буду раненых отправлять и тебя отправлю».
Так я за остаток дня обполз три палатки и свою не нашел. Опять вернулся в первую.
Пока я бродил по лощине, подходит раненый солдат ко мне: «Патроны есть»? «Да», - говорю. «Пойдем, - говорит, - сделай мне выстрел в руку»…
А мы заранее были предупреждены: самострел – это трибунал. Он, видимо, ранен был слабо, а снова в бой не хотелось. «Слушай, - говорю, - куда мы спрячемся? Кругом ни кустика, голая степь. Поищи другого. Я на это не пойду».
В палатке тепло. Я задремал. Ночью будят. Пришла грузовая машина, выносят тяжелораненых на носилках. Для меня немного соломы положено. Лег я на левый бок, на здоровую ногу, а от тряски левую руку подложил под голову – так было удобно и ноге раненой. Вот так нас провезли нас в морозную ночь 1943 года до Камышина 75 км, в передовой госпиталь Сталинградской области. Затем операция. Хирург не сделал обезболивающий укол и разрезал мне рану 16 см в длину и 3 см глубиной. Резал, как барана. Ох, поорал я от боли. Позднее я узнал из истории болезни, что осколок он так и не нашел.
Из Камышина меня отправили в Саратов. Но дело к быстрому выздоровлению не шло, и меня перевели в эвакогоспиталь 1701 г.Мелекес Ульяновской области. Потом началась гангрена: обморожение руки четвертой степени. Видимо я головой отдавил кровеносные сосуды. Я лечился с 10 января по 17 июня 1943 года. По выздоровлению был направлен в 368 ОЗАД МЗА (отдельный зенитно-артиллерийский дивизион малокалиберной зенитной артиллерии) по охране стратегических объектов: автозавод в Ульяновске, железнодорожный узел и мост через Днепр на Смоленщине, в Каунасе автодорожный мост через Неман, тоннель и крупный железнодорожный узел, мост автодорожный г.Мариенвердер, где и закончилась война 9 мая 1945 года. Затем перебросили в г.Инстенбург, пушки сдавали в арсенал. Часть была расформирована и нас отправили в г.Калинин в/ч 13676 6 батальон аэродромного обслуживания, где служил завскладом боепитания, зав вещевым складом, писарем по выписке материальных ценностей, старшим писарем при штабе батальона, а затем был переведен в авиаполк в/ч 10214 (173 полк) в должности механика авиаотряда, где и закончил военную службу. Семь с половиной лет служил срочную и 5 лет сверхсрочную. На сверхсрочной службе в 1950 году женился. Жена Нина, два сына – Борис 1951 года и Анатолий 1954 года рождения.
В Книге Памяти по Якшур-Бодьинскому райвоенкомату числюсь погибшим. Я добирался до передового госпиталя сутки и самостоятельно. В мою часть не сообщили о моем ранении ни санитары, ни в передовом госпитале. В феврале сообщили в нужную инстанцию – огульно. Отчитались для галочки, ведь тела моего не было обнаружено. 2 февраля 1943 года после ликвидации немецкой группировки видимо провели подсчет, и меня не досчитались. Главное – надо было победить, а судьбы людей – дело второстепенное. Кто-то так считал.
Надежда ШИРОКИХ
|