Сегодня почему-то очень медленно идёт время, за день я принимался несколько раз читать книгу, но чтение не идёт, мысли витают в родных краях, и прошлое проходит бесконечной лентой в моём воображении. Вспоминается детство с радостями и печалями, тяжёлые дни юношества, тяжёлые переживания порождали и мечты, полные надежд на будущее, или сомнения. Потом армия, несчастье, которое очень сильно отразилось на моём характере. И вот только после того, как наши пути сошлись, я узнал радость жизни и стал её ценить. Я был очень благодарен тебе за то, что ты ни разу не помянула мне о том, что меня угнетало ряд лет, пока я не ликвидировал последствия несчастья, будучи в Крыму, кажется, в 34-м году. В последующие годы я ещё больше полюбил тебя за твой великодушный характер и, помню, каждая командировка была для меня мучением, я не мог жить без тебя. Только поезд отходил от станции, я начинал уже мечтать о встрече с тобой. Наши дети скрепили ещё больше нашу любовь, и то стихотворение, которое посвящено тебе, есть песня моего сердца. Да, Дуняшка, если нам не суждено больше встретиться, знай, что я остался благодарен тебе за те годы, которые прожил с тобой, я был счастлив и лучшего не желал. Не знаю только, не огорчаешься ли ты иногда за те минуты, когда я огорчал тебя, иногда и несправедливо. Да, но поверь мне, в этом вина была моего характера, и я всегда впоследствии болел сердцем за то, что огорчал тебя. Если помнишь то, то прости, в будущем я даю слово, что лучше переживу в своём сердце, но не огорчу тебя напрасно. О, если бы, Дуняшка, удалось пожить нам ещё вместе, какие бы это были счастливые годы, если… если я только не буду уродом, если же меня изуродуют, то… вряд ли я выживу и буду в жизни счастлив. Ну, ничего, авось, этого и не будет. Остался я, Дуняшка, в палате один, все мои товарищи уехали в часть, а прожили мы почти 2 месяца и так подружились, что расставаться было очень трудно. На днях, видимо, еду и я, положение такое, что рана поджила, но вот с зубами дело плоховато. Ходил два раза к врачу, мне хотели их прочистить, но лекарство не помогло, и как только начинают чистить, так оголённый нерв даёт себя знать настолько сильно, что я убегал из кабинета, ну, и решил бросить лечение к чёрту, будь что будет, в крайнем случае, если будет возможность, то вырву. Дуняшка, знаешь что, дорогая, ты обрати побольше внимания на Лёничку в части его разговорной речи и письма, а то он бедненький в этой части, судя по письмам, не прогрессирует, только не говори ему об этом, а так, вначале понемногу, чтобы он не огорчался.

Ну, дружок, пишут, пишут да и кончают, ты извини, что пишу не как люди. Знаешь, я пишу всё открыто и то, что есть, всю правду, что думаю. И, знаешь, как-то на сердце после письма становится легче, как бы поговоришь с тобой. Письмо это никому не кажи, пусть наши чувства будут между нами. Поцелуй за меня наших комариков.

До свидания, мой любимый друг, целую тебя бесконечное число раз и крепко жму руку. Твой Вася.

Москва. 15 ноября 1943 г.

Здравствуй, Дуняшка! Шлю тебе, моя дорогая, привет, привет нашим милым соколикам, моим дорогим любимым сыночкам Боре и Лёничке! Ну, как вы живёте, мои милые и как ваше здоровье? Наверное, вы получили мои первые письма и знаете, где я нахожусь и мой новый адрес. Да, Дуняшка, судьба вновь закинула меня в места, где я служил в кадровой, и, кто знает, может, случиться побывать и в тех городах, где прошли два года моей молодости. Ну, в части жизни настоящей пока обижаться нельзя, кормят хорошо: говорят, работа тяжёлая. Но нам пока работать не приходилось, да и вряд ли что я могу при настоящем здоровье сделать. Я писал тебе, Дуняшка, что комиссия меня признала годным к нестроевой службе. Причина – последнее ранение и, кроме этого, сердце и лёгкие. С лёгкими, правда, не так плохо, только бронхит, а в части сердца дело неважно. Кроме этого за последнее время у меня очень плохо дело с ногами: почему-то появляются опухоли над суставами и резкие боли в самих суставах, порой бывают такие боли, что нельзя ходить совершенно, а ночами я не знаю, куда их положить. Думаю я сам, что это ревматизм, но, возможно, что-либо и другое, а вообще-то все болезни – последствия фронтовой жизни 42 и 43 года. Наша часть, Дуняшка, в боях не участвует, хотя и находится близко от передовой. Это, конечно, не радует, если бы я был здоров, то тогда моя любимая работа была бы не страшна, а для калеки и за обедом сходить беда. В общем, в моём положении лучше быть на передовой, там ближе дело к которому-нибудь концу, а здесь другой разговор. Ну, ничего, Дуняшка, наберусь терпения и как-нибудь переживу всё, авось, недолго уже осталось до конца, было бы всё только благополучно с вами. Жду с большим нетерпением ваших писем и думаю, что напишете о всём только правду. Я вам всегда пишу то, что есть в действительности и не хочу наводить тень, лучше знать всю правду, чем в одно прекрасное время получить неожиданность.

Напиши, Дуняшка, получили ли валенки и кому, как учатся наши комарики и не шалят ли лишнего. Напиши также, кто из знакомых дома и кто погиб. Как я скучаю о вас, и как мне хочется повидать вас, и когда же наступит этот долгожданный день? Так хочется думать, что всё кончится скоро. Но скоро ли, кто про это может сказать? Ранее, когда я был здоров, время шло как-то быстрее и было больше уверенности, а сейчас всё кажется в другом свете и будущее не радует. Да, Дуняшка, видна судьба моя такая, что же поделаешь, всему, видимо, своё время бывает. Ну, написал много и, видимо, плохо. Прости, дорогая, и не теряй надежды на будущее, а я как-нибудь, авось, дотяну до лучших дней. Желаю всего хорошего, целую всех, крепко жму ваши руки. Ваш Василий.

18 декабря 1943 г.

Здравствуй, Дуняшка!

Шлю тебе, моя родная, привет и пожеланий самых наилучших целое бремя! Привет нашим милым комарикам Боре и Лёне, а также Маме и всем нашим родным. Ну, как живёте и что новенького в вашей жизни? Пишу вам сейчас письма через день, стремлюсь расквитаться за ваши письма, на которые я не имел возможности ответить.

Живу по-старому, нового ничего нет, будущее неизвестно. Впереди предстоит дорога и возможное изменение адреса, но до нового адреса пишите по старому – должны всё равно дойти. Второй день чувствую дыхание весны, оно будит в душе какие-то новые чувства и желания, поэтому настроение необычное. Весна для меня всегда тяжела, она создаёт какое-то настроение такое, как будто в моей жизни чего-то не достаёт, как будто я что-то ещё не сделал важное и главное, хотя я понимаю и сознаю, что жизнь моя идёт к закату и Америки мне не открыть. Отчаянно скучаю о вас, мои любимые друзья. Жизнь без вас для меня, что день без солнышка, не греет она меня, и всегда я чувствую неполноту своего бытия; добрая половина, а, возможно, и далеко большая, с вами осталась навеки и вернётся ко мне тогда, когда я снова буду с вами.

Говорят, Дуняшка, что настоящий солдат начинается тогда, когда он перестаёт думать о семье, или что-то в этом духе. Я никогда не мог и не могу забыть вас даже на время. И в бою, и на работе, и на отдыхе я всегда с вами. Видно, путёвого солдата из меня не будет, хотя это не мешает мне честно выполнять свой долг перед родиной.

Знаешь, Дуняшка, мне ещё очень обидно одно обстоятельство. Это то, что несмотря на ряд моментов моего отличного поведения в боях или, вернее может назвать, честного поведения меня ничем не отметили от других, разве только тем, что на теле осталось пять рубцов от ран. Вина в этом отчасти в моём характере и в обстоятельствах, не зависящих от меня. Ну, ничего, может, я получу ещё награду – увижу вас, мои любимые друзья! Здоровье моё пока удовлетворительное, правда, болит правый бок, но температура нормальная, так что, вероятно, застужен какой-нибудь нерв.

Ты, Дуняшка, меня спрашиваешь, получаю ли я бумагу, которую ты посылаешь в письмах. Да, почти в каждом письме. Если бы не эта бумага, то, конечно, я бы не имел возможности и отвечать на ваши письма. Здесь очень трудно с бумагой и ещё хуже с карандашами и чернилами. Знаешь, Дуняшка, если можно, пошли мне хотя маленький чернильный карандашик, или чернильный порошок, но только сделай хороший прочный конверт и вложи в него ещё и перо.

Ну, мои милые друзья, пожелаю вам всего наилучшего в вашей жизни. Пишите чаще и о всём, что есть в вашей жизни. Дуняшка, напиши мне, хранятся ли мои письма за время Отечественной войны, если хранятся, то интересно будет их почитать, когда кончится война, в особенности письма с передовой. Целую вас, мои любимые 1000000000 раз.

Остаюсь всегда любящий вас ваш Василий.

11 апреля 1944 г.

Здравствуй, Дуняшка! Шлю тебе, мой милый друг, тысячу наилучших пожеланий и сердечный привет! Пишу тебе это письмо 3-го мая, хочется поделиться с тобой впечатлениями, которые остались от празднования 1-го Мая. Ну, праздники в условиях армии празднуются в зависимости от условий. Прошлый год 1-й Мая мы шли, был переход 7 дней километров по 40-45 в сутки. Нынче же 1-й Май я провёл на месте, в одной небольшой деревушке, в которой мы живём уже около месяца несколько человек вдали от своей части. Первый день мы работали с утра и до вечера, ночь почти не спали и на 2-й день, а с обеда второго дня освободились и отдыхаем по сегодня. Конечно, не обошлось дело и без выпивки. Выдали нам вина по 200 гр., что касается меня, то я выпил очень мало, т.к. от вина отвык и удовольствия от него не получаю. Хозяйка изготовила нам яичницу с салом и угостила нас пышками, так что, как видишь, так хорошо в кругу товарищей с выпивкой и закуской, в приятной беседе и т.д. мы провели этот замечательный праздник первый раз за все два года. Вообще, Дуняшка, живу пока неплохо.

Должен немного написать о хозяйке, у которой мы живём 4 человека. За всё время войны встречаю первую женщину, которая к нам бойцам относится как мать родная. Нет у нас заботы ни о пище, ни об её приготовлении, всё для нас делается вовремя и так, что лучшего не пожелаешь. У ней есть корова, и без молока не обходится ни один обед. Эта женщина за время оккупации перенесла очень много. Немцы два раза ставили её под расстрел за оказание помощи партизанам, её сыновей и мужа уже нет, они погибли во время Отечественной войны. Всю жизнь я буду помнить эту чудесную женщину и всегда буду ей благодарен не только за её доброту, но и за человеческое отношение к нам, солдатам.

Самочувствие моё посредственное, главное, конечно, в том, что я очень скучаю о вас и сам не пойму, почему это так. Наблюдая за товарищами, замечаю, что многие семейные значительно легче переносят разлуку, чем я; или дело в характере, или ещё в чём, но даже время не имеет для меня никакого значения, чем дальше, тем сильнее я ощущаю тяжесть разлуки. Вчера у нас были две цыганки. Ну, и я решил поворожить не потому, что придаю их предсказаниям какое-либо значение, а просто любопытства ради. И, знаешь, как ни странно, а из прошлого она кое-что угадала. В части будущего говорят все, что я в скором времени буду дома по болезни, но время идёт, а я по-прежнему служу как солдатский котелок. Любящий тебя Василий.

3 мая 1944 г.

Здравствуйте, мои милые любимые друзья, Дуняшка, Боря и Лёничка! Шлю вам привет и наилучшие пожелания! Это письмо пишу уже не из школы, а из части. Наконец, дождались и мы праздника, двигаемся на запад. Если, мои родненькие, не будет долго письма, то не беспокойтесь, по другой раз не бывает возможности черкнуть и пару слов. Здоровье моё, слава богу, неплохое. Думаю, что последний поход я вынесу и вернусь к вам.

Остаюсь любящий вас ваш Василий.

27 июня 1944г.

Последняя записка

Здравствуйте,все! Шлю привет. Сообщаю, что жив и здоров. Любящий вас Василий. Двигаемся на запад. Ждите, вернусь.

5 июня 1944 г. В.

Похоронка

Уважаемая Евдокия Терентьевна! Мы вместе с вами скорбим по поводу героической гибели вашего мужа и нашего боевого товарища Василия Дмитриевича Рудина, который погиб смертью храбрых за нашу социалистическую Родину при ликвидации вражеской группировки восточнее города Минска. Вражеская пуля, попав в голову, оборвала жизнь замечательного человека, и мы отдали ему последнюю воинскую почесть, схоронили его в местечке Дукара Семиловического района Минской области.

Ваш муж Василий Дмитриевич Рудин учился на курсах усовершенствования младшего командного состава.

Родина и наш народ никогда не забудет героической борьбы за свободу и независимость нашей Родины, в которой смертью храбрых погиб ваш муж и наш боевой товарищ Василий Дмитриевич Рудин.

Желаю вам, Евдокия Терентьевна, бодрости и силы в дальнейшей вашей плодотворной работе на помощь фронту, а вашим детям Боре и Лёне передайте наш боевой привет, пусть они продолжают также упорно учиться и получать только лишь отличные оценки. Будьте уверены, что за смерть вашего любимого мужа мы отомстим врагу.

Командир части 35350 майор Колесников.

Детям погибшего отца Рудина Василия Дмитриевича.

Боря и Лёня! От бойцов и командиров энской части, где погиб ваш папа, разрешите вам передать свой боевой привет ото всей части, где служил ваш папа, и пожелать вам наилучших успехов в вашей жизни.

Уважаемые Боря и Лёня, сердечно вам благодарны за симпатии к нашей части и ненависть к врагу. Мы вам сочувствуем, что вам трудно без папы, и для вас это большая утрата. Но за вашего папу мы отомстили врагу: с нашей стороны погибли двое, а мы, в т.ч. и ваш папа, убили 60 немцев. Но мы ещё приложим все силы для того, чтобы 44-й год стал разгромом немецких захватчиков. Отомстим за все слёзы, за все страдания нашего народа, за матерей, за отцов и детей. Они не уйдут от нашей мести!

Боря и Лёня! Мы рады за вас, что вы учитесь на отлично, дисциплина отличная и всегда держите почётную цифру 5 в учёбе. Вашего папы среди нас не стало. Он был самым дисциплинированным командиром. Он с честью выполнил воинскую присягу, честь и слава ему! Геройски погиб за Родину.

(Удовлетворяем вашу просьбу.) Боря и Лёня! Ваш папа погиб 8-го июля 1944 г. Местечко – Дукатка Минской области. При горячей схватке с врагом вражеская пуля попала в челюсть выше уха и в другую сторону выше уха вышла. При смертельном ранении он ничего не сказал, лишь только стиснул крепко зубы и крепко сжал в руке своё личное оружие – винтовку. И похоронили его в одном саду, где был наш штаб части.

Боря и Лёня! Примите от нас по боевому привету. Передают все вам воины Красной Армии горячий привет. Желаем вам успехов.

На этом писать кончаю. Пишу по поручению бойцов и командиров. И потому что Рудин Василий был у меня во взводе.

С товарищеским приветом к вам ком.взвода. 3.10.44 г.

Гвардейская атака

После упорного ночного боя за переправу через реку Ж. наш эскадрон был отведён с передовой на отдых. Расположившись на лесной полянке, заросшей мелким кустарником и молодым березняком, выставив охранение, бойцы заснули крепким сном. Всходящее августовское солнце, проникая сквозь ветки кустарника, пригревало утомлённых беспрерывными боями солдат, ласкало их лица, а лёгкий восточный ветерок шуршал листвой, успокаивающе действовал на возбуждённые нервы. Справа доносились звуки артиллерийской канонады и частая дробь пулемётных очередей, но мы настолько привыкли к ним, что они не нарушали нашего отдыха. Я проснулся, правая рука, заменявшая мне подушку, онемела; растерев её, и когда неприятное чувство покалывания прошло, закурил. Какие-то маленькие серые птички, порхая с ветки на ветку, весело и беззаботно щебетали. Мне вспомнился такой же летний день прошедшего года: мелкий березник с желтеющей листвой, шуршали листья под ногами, и раздающиеся голоса соколиков, ищущих грибы, были подобны щебетанию этих двух маленьких птичек.

Артиллерийская канонада усиливалась, переходя в сплошной гул; пулемётная стрельба слышалась сейчас не только справа, а прямо перед нами и слева; пули со свистом роем летели где-то выше берёзок. На полянку из леса выскочил всадник на взмыленной лошадке и, на ходу соскочив, бегом кинулся к палатке командира эскадрона. Бойцы один за другим вскакивали и, протирая глаза, хватали оружие, подтягивая пояса, увешанные подсумками, гранатами и автоматными дисками. Через минуту все были готовы выполнить любое приказание, и оно тут же последовало. Разобравшись повзводно, мы двинулись навстречу прорвавшемуся через нашу оборону врагу. Немцы подошли к самой реке, а часть автоматчиков были уже на нашей стороне и, скрытые берегом, вели обстрел траншеи справа, в которой засела горстка уцелевших солдат нашей пехотной части.

Мы остановились на небольшом увале, обросшем кустарником, отсюда до реки было не более 600 метров и хорошо было видно расположение немцев. Станковые пулемёты, заняв выгодные позиции, весело заговорили, а мы, развернувшись в цепь, бегом бросились к реке. Немцы не ожидали такого стремительного натиска, они забегали по берегу, ища прикрытия, а автоматчики, не выдержав нашей атаки, побросав оружие, плыли на ту сторону. Вот и берег реки, та сторона берега песчана и полога. Фрицы, не успевшие окопаться, убегали, а большая группа, засевшая в кустах, огрызалась пулемётно-автоматным огнём. Форсировать реку было нельзя, несколько бойцов, поплывших на ту сторону, один за другим, попав под огонь автоматов и пулемётов, погрузились в воду, окрасив воду своей кровью. Нужно было форсировать реку или выше, или ниже и ударом во фланг откинуть немцев от берега. Это задача была поручена 1-му взводу. Бросив всё лишнее на месте, они отползли назад и, прикрываясь низиной, в полкилометре слева успешно перебрались на левую сторону реки. Ещё несколько минут, и наши автоматчики насели на немцев. Немцы часть огня перенесли на левый фланг, мы этим воспользовались и бросились в реку. Вот вода доходит до груди, ещё два шага, и она скроет с головой. Делаю рывок вперёд, держа в правой руке автомат над головой, всплываю и рвусь вперёд. Сапоги тянут вниз, еле держусь на поверхности, а до берега ещё далеко. Видя моё тяжёлое положение, товарищ, выбравшийся на более мелкое место, подаёт мне винтовку, и мы выходим на берег. Немцы мечутся в кустах, путь отхода им отрезан нашими автоматчиками. На ходу заряжая гранаты, бежим к кустарнику, свист вражеских пуль нас не останавливает, злобой кипят сердца бойцов. Товарищ, выручивший меня в реке, взмахнув руками, падает, я наклоняюсь над ним, на гимнастёрке в левой части груди появляется красное пятно крови и быстро расползается кругом. Бережно беру его винтовку, слёзы застилают глаза, преждевременная смерть друга зовёт к мести. На бегу бросаю гранату, взрывы наших гранат выкуривают немцев из кустов, вытаращив глаза, они мечутся, как угорелые и падают от метких пуль и осколков гранат. Оскалив жёлтые зубы, с дикими полными животной злобы глазами из окопа выскакивает огромный рыжий немец и, замахнувшись винтовкой, как дубинкой, огромными прыжками несётся на бойца, раненого в руку. Ещё мгновение, и должен последовать страшный удар, кидаюсь изо всех сил в сторону, выкинув штык вперёд, и штык входит в бок немца. Потеряв точку опоры, вместе с врагом падаю на землю и хватаю его за горло, сжимаю изо всех сил глотку фрица и теряю сознание. Пленных не было, всюду лежали трупы фашистов, изуродованные осколками гранат, прикладами и штыками русских гвардейских винтовок.

Велика сила гвардейского натиска, страшен для фрицев русский штык, нет и не будет пощады им, пока все они не будут уничтожены. Копаем могилу погибшим товарищам, перевязываем раны и закрепляемся на новом рубеже. Солнце ласково греет утомлённых боем людей, восточный лёгкий ветерок шлёт привет защитникам родины, привет от родных и близких, от всего народа нашей родины.

Смоленская область. 1943 год.

В.Рудин.